По телевизору я видел одну собачью рекламу какого-то кошачьего корма, когда коты со всех ног мчатся к кормушке, устраивают уличный конкур и с жадностью набрасываются на искусственную еду. Карлуша сказал:
- Брехня это всё, не могут коты так рваться к суррогатам.
Но я сказал:
- Не всё. Я видел, как ты носишься по крышам горным козлом.
- Во-первых, давай без оскорблений. Я не козел, - уточнил Карлуша. – Во-вторых, я прыгал не ради твоих сухарей. В-третьих, сама реклама безграмотная, потому что не могут кошки вести себя, как собаки, и если дерутся, то из-за самки, а не из-за жрачки.
- Ладно, убедил, - согласился я, и Карлуша тут же возразил:
- Но вообще-то кошки – самые летучие звери из всех.
- Это как? – удивился я.
- Элементарно, Ватсон. Свободный полет, знаешь, что такое?
- Нет.
- Ни фига себе. И ты никогда не летал?
- Разве что в астрале, во сне и в фантазиях. А как ты, я прыгал в раннем детстве, когда легким был и бесстрашным.
- А я про страх не думаю. Знаю, что не сорвусь, я цепкий и ловкий. Тут ведь важно что? Равновесие. Если у тебя вестибулярный аппарат в порядке, то технику прыжков можно отработать до совершенства. А там уж и летать.
- Как летать?
- В свободном полете. Важно мягко приземлиться на лапы, но это у меня инстинктивно получается, дано от природы. И тебе, кстати, тоже.
- Да я знаю, но летать по-настоящему не могу.
- А я летал. Когда охотился, даже кораблики ловил.
- Что-то ты меня путаешь. Разве кораблики в небе плавают? Космические что ли?
- Да почему? Обыкновенные, парусники, только маленькие. Я их сачком ловил.
- Это тебе прошлым летом привиделось?
- Не привиделось, а было. В день Военно-морского флота, в последнее воскресенье июля. На Неве-то большие корабли и подводные лодки выступали на параде, а у нас на Карповке мальчишки кораблики пускали с утятами, а я их ловил.
- Сачком?
- Ну да. Не веришь?
- Сомневаюсь что-то.
- А зря, я никогда не вру. Речка Карповка небольшая и петляет. Около нее, кстати, находится Ботанический сад. Я там тоже был, мне понравилось. За женским монастырем есть заводь, где деревья низко наклоняются, некоторые ветки почти касаются воды. Кораблики застревают в мусоре, а мальчишкам к ним не подобраться, потому что глухой забор стоит. Я-то везде могу пролезть или перепрыгнуть. Вот когда кораблики причаливают в кустах, я прыгаю по-обезьяньи с дерева на дерево и успеваю схватить птенца по-орлиному. Вот такой я охотник.
- Супер. И что ты потом с этими птицами делаешь? Ешь?
- Когда как. Тут ведь главное что?
- Инстинкт.
- Азарт! Ты уж наверно разучился охотиться, а я снайпер.
- Расскажи лучше про свои полеты.
- О, это целый роман. Даже уж и не знаю, с чего начать? Начало теряется где-то в детстве. Мы тогда жили в коробке под сценой. Я же тебе говорил, что родился в театре, где Катька служит. Нас было четверо или пятеро, не помню, сколько, но я был первый, и все меня слушались без разговоров. Ты, кстати, каким по счету родился?
- Алена говорит, вторым, но у меня нет потребности верховодить. Меня все и так слушаются. Ну ты про полеты давай, не отвлекайся.
- Вот я и говорю, как бывало, мы из коробки вылезем и давай ползать повсюду и с высоты падали. И не падали, когда научились прыгать и летать. Ой, там за кулисами столько всяких штук, больше, чем в тренажерном зале.
- Где? Ты был в тренажерном зале?
- Был, а ты думаешь, я совсем тупой и темный? Меня Катька носила с собой в фитнес-клуб два раза, на большее ее не хватило. Но в театре мы лазали везде, как стая обезьян. Здорово было, жаль, недолго, выперли нас оттуда, что мы слишком сильно к себе внимание привлекали, и зрители хлопали нам больше, чем артистам.
- Ну про полеты-то!
- Ой, ты торопыга. Однажды я, не знаю, из-за чего, взобрался на занавес. Это типа шторы, только большой. Забрался легко, а спускаться страшно, сам знаешь. И никого нет, чтобы снял, да и не достать даже со стремянки, на лестницу надо вставать. Я пищал-пищал, лапы уже ослабли, и я сорвался, но когда летел, придумал, как надо падать. Нормально упал, не ушибся. И опять полез, чтобы повторить полет уже сознательно и кайф словить. Так вверх-вниз по занавесу и шастал, пока меня не шуганули. Но ощущение полета запомнил на всю жизнь и люблю повторять просто ради удовольствия.
- Я тобой восхищаюсь, Карлссон.
- Лучше Карлушей зови, мне так больше нравится.
- Хорошо. А дальше?
- Что дальше?
- Историю.
- Завтра. Сегодня пора мне размяться. Что-то я осовел у тебя. Как ты живешь в этом постоянном раю? Совсем ведь мышцы дряблыми будут.
- Другого не знаю, и я уже привык.
- А мне непривычно так долго валяться. Пойду я, а завтра жди в гости с историей.
- Брехня это всё, не могут коты так рваться к суррогатам.
Но я сказал:
- Не всё. Я видел, как ты носишься по крышам горным козлом.
- Во-первых, давай без оскорблений. Я не козел, - уточнил Карлуша. – Во-вторых, я прыгал не ради твоих сухарей. В-третьих, сама реклама безграмотная, потому что не могут кошки вести себя, как собаки, и если дерутся, то из-за самки, а не из-за жрачки.
- Ладно, убедил, - согласился я, и Карлуша тут же возразил:
- Но вообще-то кошки – самые летучие звери из всех.
- Это как? – удивился я.
- Элементарно, Ватсон. Свободный полет, знаешь, что такое?
- Нет.
- Ни фига себе. И ты никогда не летал?
- Разве что в астрале, во сне и в фантазиях. А как ты, я прыгал в раннем детстве, когда легким был и бесстрашным.
- А я про страх не думаю. Знаю, что не сорвусь, я цепкий и ловкий. Тут ведь важно что? Равновесие. Если у тебя вестибулярный аппарат в порядке, то технику прыжков можно отработать до совершенства. А там уж и летать.
- Как летать?
- В свободном полете. Важно мягко приземлиться на лапы, но это у меня инстинктивно получается, дано от природы. И тебе, кстати, тоже.
- Да я знаю, но летать по-настоящему не могу.
- А я летал. Когда охотился, даже кораблики ловил.
- Что-то ты меня путаешь. Разве кораблики в небе плавают? Космические что ли?
- Да почему? Обыкновенные, парусники, только маленькие. Я их сачком ловил.
- Это тебе прошлым летом привиделось?
- Не привиделось, а было. В день Военно-морского флота, в последнее воскресенье июля. На Неве-то большие корабли и подводные лодки выступали на параде, а у нас на Карповке мальчишки кораблики пускали с утятами, а я их ловил.
- Сачком?
- Ну да. Не веришь?
- Сомневаюсь что-то.
- А зря, я никогда не вру. Речка Карповка небольшая и петляет. Около нее, кстати, находится Ботанический сад. Я там тоже был, мне понравилось. За женским монастырем есть заводь, где деревья низко наклоняются, некоторые ветки почти касаются воды. Кораблики застревают в мусоре, а мальчишкам к ним не подобраться, потому что глухой забор стоит. Я-то везде могу пролезть или перепрыгнуть. Вот когда кораблики причаливают в кустах, я прыгаю по-обезьяньи с дерева на дерево и успеваю схватить птенца по-орлиному. Вот такой я охотник.
- Супер. И что ты потом с этими птицами делаешь? Ешь?
- Когда как. Тут ведь главное что?
- Инстинкт.
- Азарт! Ты уж наверно разучился охотиться, а я снайпер.
- Расскажи лучше про свои полеты.
- О, это целый роман. Даже уж и не знаю, с чего начать? Начало теряется где-то в детстве. Мы тогда жили в коробке под сценой. Я же тебе говорил, что родился в театре, где Катька служит. Нас было четверо или пятеро, не помню, сколько, но я был первый, и все меня слушались без разговоров. Ты, кстати, каким по счету родился?
- Алена говорит, вторым, но у меня нет потребности верховодить. Меня все и так слушаются. Ну ты про полеты давай, не отвлекайся.
- Вот я и говорю, как бывало, мы из коробки вылезем и давай ползать повсюду и с высоты падали. И не падали, когда научились прыгать и летать. Ой, там за кулисами столько всяких штук, больше, чем в тренажерном зале.
- Где? Ты был в тренажерном зале?
- Был, а ты думаешь, я совсем тупой и темный? Меня Катька носила с собой в фитнес-клуб два раза, на большее ее не хватило. Но в театре мы лазали везде, как стая обезьян. Здорово было, жаль, недолго, выперли нас оттуда, что мы слишком сильно к себе внимание привлекали, и зрители хлопали нам больше, чем артистам.
- Ну про полеты-то!
- Ой, ты торопыга. Однажды я, не знаю, из-за чего, взобрался на занавес. Это типа шторы, только большой. Забрался легко, а спускаться страшно, сам знаешь. И никого нет, чтобы снял, да и не достать даже со стремянки, на лестницу надо вставать. Я пищал-пищал, лапы уже ослабли, и я сорвался, но когда летел, придумал, как надо падать. Нормально упал, не ушибся. И опять полез, чтобы повторить полет уже сознательно и кайф словить. Так вверх-вниз по занавесу и шастал, пока меня не шуганули. Но ощущение полета запомнил на всю жизнь и люблю повторять просто ради удовольствия.
- Я тобой восхищаюсь, Карлссон.
- Лучше Карлушей зови, мне так больше нравится.
- Хорошо. А дальше?
- Что дальше?
- Историю.
- Завтра. Сегодня пора мне размяться. Что-то я осовел у тебя. Как ты живешь в этом постоянном раю? Совсем ведь мышцы дряблыми будут.
- Другого не знаю, и я уже привык.
- А мне непривычно так долго валяться. Пойду я, а завтра жди в гости с историей.
